НОМАДОЛОГИЯ

НОМАДОЛОГИЯ (от общеевропейск. nomad — кочевник) — 1) в собственном (узком) смысле — модельная концепция, предложенная Делезом и Гваттари; исходные идеи номадологического проекта впервые были высказаны Делезом в работе «Логика смысла»; окончательную свою формулировку концепция Н. обретает в совместных работах

Делеза и Гваттари (прежде всего, второй том «Капитализма и шизофрении»); сводное изложение идей номадологического проекта дано в англоязычном издании «Nomadology» (N.Y.: Semiotex, 1986). 2) В широком смысле — фундаментальная для постмодернизма установка на отказ от характерных для классической метафизики презумпций, а именно: а) презумпции жестко структурной организации бытия; б) полагания пространства в качестве дискретно дифференцированного посредством семантически и аксиологически определяющих точек (прежде всего, центра — см.

Ацентризм, Центризм); в) понимания детерминизма как принудительной каузальности, причинения извне (см. Неодетерминизм); г) выделения фундаментальных оппозиций внешнего — внутреннего, прошлого — будущего и т.п. (см. Бинаризм); д) полагания смысла в качестве имманентного миру (объекту) и раскрывающегося субъекту в когнитивных процедурах (см. Метафизика). Связывая этот способ мирообъяснения с традицией западной классики, постмодернизм постулирует содержательную исчерпанность его интерпретационного потенциала, выдвигая на смену ему номадологическую модель мировидения.

С точки зрения Делеза и Гваттари, современность демонстрирует отчетливо выраженную «потребность в номадизме». В противоположность метафизической традиции, Н. задает видение мира, опирающееся на радикально альтернативные презумпции: а) рассмотрение предметности в качестве аструктурной (см.

Ризома); б) трактовка пространства как децентрированного и открытого для территориализации (см. Ацентризм); в) новое понимание детерминизма, основанное на идее принципиальной случайности сингулярного события (см. Событийность); г) снятие самой возможности выделения оппозиций внешнего и внутреннего, прошлого и будущего, мужского и женского и т.п. (см. Бинаризм); д) придание феномену смысла проблематичного статуса (см.

>Постметафизическое мышление, Трансцендентальное означаемое, Означивание). Номадологический проект фундирован отказом от презумпции константной гештальтной организации бытия, и это находит свое выражение в конституировании постмодернизмом взамен традиционной категории «структуры» понятия «ризомы», фиксирующего принципиально аструктурный и нелинейный способ организации целостности, оставляющий возможность для имманентной подвижности и, соответственно, реализации ее креативного потенциала самоконфигурирования (см.

Ризома). В отличие от фундаментальной для классической европейской культуры метафоры «корня» как предполагающего жестко фиксированную конфигурацию и генетическую (осевую) структуру, культура постмодерна, по оценке Делеза и Гваттари, фундирована метафорой «корешка», т.е. «корневища-луковицы» как «скрытого стебля», который может прорасти в каком угодно направлении, или сети «корневых волосков», потенциально возможные переплетения которых невозможно предусмотреть. Ризома принципиально процессуальна, — она «не начинается и не завершается. Она всегда в середине…» (Делез, Гваттари).

Бытие номадической среды реализуется в последовательно сменяющихся виртуальных структурах: по словам Делеза и Гваттари, «оса и орхидея образуют ризому, будучи гетерогенными… Подлинное становление, превращение осы в орхидею, превращение орхидеи в осу… оба вида становления следуют друг за другом и сменяют друг друга». Артикулированные в духе Н. идеи могут быть обнаружены не только у Делеза и Гваттари. Так, по Барту, процессуальность письма не результируется в тексте финальным образом: «писать», в этом смысле, по оценке Барта, «непереходный глагол». Аналогична «структурная невозможность закрыть… сеть, фиксировать ее плетение» у

Деррида. Это позволяет заключить, что эксплицитно выраженные Н. презумпции являются базисными для философии постмодернизма в целом. Номадологический проект предполагает в этом контексте и принципиально новое понимание организации пространства.

Используя типичные для соответствующих культур игры как выражающие характерные для этих культур способы членения пространства, Делез и Гваттари противопоставляют шахматы, с одной стороны, и игру кочевников (го) — с другой. Шахматы предполагают кодирование пространства (организацию четко очерченного поля игральной доски в качестве «системы мест») и жесткую определенность соответствий между константно значимыми фигурами и их возможными позициями — точками размещения в замкнутом пространстве. В противоположность этому, го предполагает внекодовую территориализацию и детерриториализацию пространства, т.е. рассеивание качественно недифференцированных фишек на незамкнутой поверхности (броски камешков на песке придают в каждый момент времени ситуативное значение фигурам и ситуативную определенность конфигурации пространства).

Такое рассеяние есть номадическое распределение сингулярностей, которые «обладают подвижностью, имманентной способностью самовоссоединения», радикально отличающейся «от фиксированных и оседлых распределений». Пространственная среда предстает как «недифференцированная»: «мир, кишащий номадическими [кочевыми] … сингулярностями» (Делез).

Топологически это означает, что в рамках номадического проекта организация пространства артикулирована радикально нетрадиционно. Прежде всего, это касается его видения в качестве плоскости (см. Поверхность, Плоскость). Согласно номадологическому видению, «генетическая ось — как объективное стержневое единство, из которого выходят последующие стадии; глубинная структура подобия»; в противоположность этому, «ризома антигенеалогична» (Делез, Гваттари): она «осуществляется в другом измерении — преобразовательном и субъективном», т.е. принципиально не осевом, не линейном, и «не подчиняется никакой структурной или порождающей модели», «чуждается самой мысли о генетической оси как глубинной структуре»

(Делез, Гваттари). По оценке Делеза и Гваттари, «оседлая» (западная) культура, в отличие от кочевой, основана на понимании движения по осевому вектору, для которого топологически внешнее выступает аксиологически внешним, коим можно без семантических потерь пренебречь, — в отличие от номадического понимания движения как дисперсного рассеивания, имманентно осуществляющего интеграцию внешнего: «мы пишем историю… с точки зрения человека, ведущего оседлый образ жизни… История никогда не понимала кочевников, книга никогда не понимала внешнее». Важнейшей презумпцией Н. является презумпция программного ацентризма: пространство принципиально лишено того, что могло бы претендовать на статус центра (в терминологии Делеза и Гваттари — «Генерала»). Интерпретация ризомы в качестве децентрированной среды оборачивается ее трактовкой как обладающей креативным потенциалом самоорганизации: «ризома может быть разорвана, изломана… перестроиться на другую линию» (Делез, Гваттари).

>Источником трансформаций выступает в данном случае не причинение извне, но имманентная нон-финальность системы, которая «ни стабильная, ни не стабильная, а скорее, «метастабильна» и «наделена потенциальной энергией» (Делез). Таким образом, понятие «метастабильности» в Н. типологически соответствует понятию «неустойчивости» в современном естествознании, фиксирующему процессуальность бытия системы и ее креативный потенциал самоорганизации, варьирования пространственных конфигураций. Ни один из плюральных вариантов определенности ризомы не может быть аксиологически выделен как предпочтительный (автохтонный в онтологическом или правильный в интерпретационном смыслах): «любая точка ризомы может и должна быть связана со всякой другой» (Делез, Гваттари).

Объективация этих возможностей образует подвижную картину самоорганизации ризомы, конституируя между ее составляющими («сингулярностями») временно актуальные соотношения — «плато». Сингулярности не только «способны к само-воссоединению», но пребывание в поле «номадологического распределения» заставляет их «коммуницировать между собой» (Делез), при непременном условии взаимодействия с внешней по отношению к ризоме средой (плоскость как зона соприкосновения). Конкретным инспирирующим толчком (поводом) формирования диссипативного плато выступает в Н. так называемый «парадоксальный элемент», практически воплощающий собой случайность (случайную флуктуацию) как таковую, он же задает своего рода точки версификации в процессе самоорганизации ризоморфных сред, заставляя сингулярности «резонировать, коммуницировать и разветвляться» (Делез). Соответственно, существенным моментом процессуальности ризомы является принципиальная непредсказуемость ее будущих состояний: «парадоксальный элемент» потому и парадоксален, что он выходит за границы знания (доксы), очерчивающей проективно рассматриваемое пространство трансформаций. По оценке Делеза и Гваттари, «это множественность… но мы пока не знаем, что она влечет за собой, когда… обретет субстантивный характер». Согласно постмодернистскому видению ситуации, номадологический способ мироинтерпретации отнюдь не является экзотической версией философского моделирования процессуальности, но, напротив, отвечает глубинным запросам культуры западного образца, «уставшей» от собственной ориентации на гештальтную жесткость: по оценке Делеза и Гваттари, «чего нам не хватает, так это Номадологии, отличной от истории… […] Испытываем ли мы потребность в номадизме более основательном, чем номадизм крестовых походов, номадизм настоящих кочевников или номадизм тех, кто больше не суетится и уже ничего не имитирует?» (см.

Симуляция). (См. также Ризома, Ацентризм, Бинаризм, Плоскость, Поверхность, Дерево, Корень, Анти-Эдип.)

М.А. Можейко

Оставить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *